Был такой случай в бытность моей работы на перроне в иркутской АТБ на оперативке...
Приехали как-то телевизионщики снимать сюжет о работе авиатехников.
А вся смена на самолётах, дневная смена, борты прилетают-взлетают, работы невпроворот.
Паренёк подходит к начальнику смены и говорит:
- Нам бы интервью взять у работника отвёртки и пассатижей, прямо сейчас!
Тот отвечает:
- Да нету никого, все заняты!
Тут ему последовал звонок от вышестоящего начальства с указанием посодействовать и помочь в данном вопросе.
Делать нечего, и тут начальник смены вспомнил, что как раз сейчас два ветерана на большой Тушке фильтра меняют!
Ну, он в запарке и направил туда страждущих.
А, надо заметить, ветераны те были люди оочень ушлые
, впрочем, как и все
нормальные ветераны, причем в любой области...
Подходят журналисты к самолёту, а дядя по прозвищу "Вольдемар" ведро на Д-30КУ снизу подвесил и фильтр отвёрткой выковыривает. Второй стоит рядом и традиционно даёт Вольдемару добрые советы.
Один журналист поднялся по стремянке на пару ступенек с микрофоном в руке и пытается задать вопрос:
- Скажите, а что самое главное в работе авиатехников?
Тут фильтр падает в ведро, порыв ветра подхватывает энное количество остатков керосина и окатывает незадачливого "акулу пера" с головы до ног!
Резюме дяди Вольдемара:
-
Главное, сынок, вовремя съе@аться!
- Вложения
-
- IMG_20210216_190511.jpg (25.01 KiB) Просмотров: 423
ГУУД рассказ о 1-м прыжке с парашютом...
Мож кому пригодицца
Первый прыжок или кризис среднего возраста.Впервые прыгнул с парашютом в 39 лет.
Что-то тогда в дружеской компании неожиданно выяснилось, что большинство собеседников в юности занимались в парашютной секции, сделали, кто один, а кто – три прыжка. Я подумал: «Мечтал же в детстве с парашютом прыгнуть. А если не сейчас – то когда?»
Узнал, что в Егорьевском районе есть аэродром, на котором по выходным организуют прыжки для желающих. Приехал в это Костылево. Стоило это удовольствие тогда рублей четыреста, что ли.
Думал – разок, и хватит. Но получилось не так. Потому что очень сильно испугался в этот свой первый раз.
Вот сижу я тогда в самолёте на прочной жёсткой металлической скамейке. Под ногами – надежный пол. А выходить предстоит просто в никуда.
Люк открыт. И мне видна там далеко внизу земля, ниточки дорог, машинки - как муравьи, лес – как трава, а людей вообще не разглядишь.
И предстоит выходить из такого прекрасного надёжного самолёта просто в это самое никуда.
Коленки не дрожали. Страх был в районе желудка. Невообразимый! Никогда раньше неиспытанный. Когда в армии отказался дедушке кровать заправить, то меньше боялся. Хотя, на самом деле, для здоровья это было гораздо опаснее.
И вот, смотрю я в этот раскрытый люк, и знаю, что сейчас от прыжка откажусь. И никто меня выталкивать не будет.
Просто вернусь на аэродром в самолёте.
Такие случаи бывают.
Ничего особенного.
Деньги мне не вернут. Нас об этом предупреждали. Ну и хрен с ними!
И вот я в этом самолете уже почти решил, что не буду прыгать, а останусь сидеть на этой прекрасной скамеечке, вцепившись в неё побелевшими от напряжения пальцами, и замечательно так буду сидеть до самого приземления, когда самолет, подпрыгивая на кочках, прокатится по грунтовой взлётно-посадочной полосе, и развернётся, и лётчики выйдут из кабинки в салон, откроют мне люк, откинут лесенку, пропустят вперёд, и техник подаст мне руку, а я не приму этой его помощи, а ловко выпрыгну, минуя лесенку, на такую замечательную землю, и мне будет безразлично, - что про меня говорят и думают лётчики, инструкторы, парашютисты, потому что я сяду в машину и уеду, и никто меня не сможет заставить приехать сюда снова.
Кроме меня самого.
Потому что еще я знаю, что там - на земле - буду клясть себя, что не прыгнул. Буду смотреть в небо, которое было так близко, а я не воспользовался этим случаем, чтобы в это небо шагнуть.
И я снова приеду сюда. Но в следующий раз перебороть страх будет труднее. Потому что дорожку-то возвращения в самолете я уже сейчас проторю.
Вот как-то так я думал, заворожено глядя в открытый люк, и ожидая команды выпускающего.
А он на первом круге выкинул грузик с парашютиком, чтобы посмотреть – куда его отнесёт.
На втором – выпустил «пристрелочного» парашютиста, который тоже «перворазник», но уже совершал несколько прыжков.
А я всё это время трясся от страха.
И только потом он скомандовал: «Первая пятёрка приготовиться!»
Мы встали.
Я шел вторым.
Уткнулся глазами в спину первого, чтобы ничего больше не видеть, и вывалиться сразу за ним.
Но инструктор, уперевшись ладонью мне в грудь, придержал меня.
Он посмотрел, как вышел первый, как раскрылся его парашют, и только потом сказал мне:
- Пошёл!
Я ткнул рукой в сторону открытого проёма, за которым ничего не было, и спросил:
- Туда?
Он засмеялся и кивнул.
Вообще-то нас перед этим полдня инструктировали.
Перворазники подъезжали и подъезжали. А подъемов не было. Ждали – когда ветер стихнет.
И время от времени то один, то другой инструктор собирал всех, и рассказывал, - что и как.
Как выходить.
Надо руки прижать к груди, сделать шаг, и ноги сжать вместе.
Как проконтролировать раскрытие парашюта.
Что купол должен быть ровным и круглым.
И что делать, если его стропой перехлестнёт.
В каких случаях открывать запасной.
И как его открывать.
Как контролировать обстановку при спуске. Чтобы не столкнуться с другим парашютистом.
Как управлять парашютом.
Как приземляться.
Как собирать парашют.
Они повторялись. Но мы всех внимательно слушали.
Один парень, помню, спросил у женщины-инструктора:
- А если что-нибудь забудешь?
Она махнула рукой:
- Там времени достаточно. Вспомнишь!
- А вдруг что-нибудь случится?!
Она успокоила:
- Никогда ничего не случается…
И вот теперь, в самолёте, я спросил:
- Туда?!
Выпускающий засмеялся и кивнул.
Разинув рот в немом крике, растопырив ноги и руки, вывалился за борт. Потоком воздуха закрутило так, что перед глазами невероятно быстро мелькали поле аэродрома, небо, лес, удаляющийся самолет, снова лес и снова небо.
Если бы я на выходе прижал руки к груди и сжал вместе ноги, то падал бы ровно, как капелька. А я же растопырился. Вот и крутануло.
Успел подумать: «Йёооо… Как же тут чем-то управлять-то…»
И тут почувствовал хлопок раскрывшегося парашюта, и почти сразу лямки подвесной системы врезались в промежность.
Это было не очень удобно. Но это была опора. И было уже совсем не страшно.
Рев двигателей самолета удалялся.
Простор, открывшийся мне, оглушал.
Вспомнилось встреченное в какой-то книжке слово – «окоём». То есть то, что вмещается в око. То, что можешь охватить взглядом. Этот окоём был невероятно просторен. Небо было рядом и вокруг меня, и немножко ниже. Казалось даже заметно, что Земля круглая.
Я вертел головой, чтобы увидеть больше, и всё запомнить.
Потому что не собирался снова лезть с парашютом в самолет и снова чувствовать там свой сжимающийся от жуткого страха желудок.
Хотелось петь, или просто орать. Это нормально. Это у многих так.
Между тем, земля приближалась.
Тут понял, что мне уже давно снизу орут в мегафон:
- Второй в первой пятёрке! Правую тяни!
Это я же был второй в первой пятёрке. И это мне надо было потянуть правую бобышку управления, чтобы развернуться лицом к ветру для более мягкого приземления.
Вообще предпочтительнее, чтобы перворазники всегда сразу разворачивались лицом к ветру, чтобы их меньше сносило. Я про это ещё потом, может, расскажу. И как однажды умничал и не слушался команд с земли.
А сейчас потянул правую, развернулся к ветру.
А инструктор снова кричит:
- Второй в первой пятерке! Ноги на приземление!
Это я должен ноги сдвинуть вместе, и слегка согнуть их в коленях.
Выполнил команду, и смотрю вниз.
А земля приближается всё быстрее! И ещё быстрее! И ещё!..
Только успел подумать:
- Бля! Она меня как сейчас ёбнет по ногам!
И она действительно – каак ёбнула по ногам! (хм... не заменить ли «ёбнет» на «вдарит» И «Бля» надо придумать, чем заменить, чтобы так же коротко и эмоционально)
Повалился я. Купол гасить не пришлось – он как-то сам опал.
И вот лежу на спине, раскинув руки и ноги.
И мне так хорошо!
Так хорошо…
И тут вспомнил, что с самолета на нас смотрят. Смотрят до самого приземления, и после приземления. И эта моя теперешняя поза, когда я лежу с раскинутыми ногами и руками, означает, что мне требуется помощь. Я вскочил, и помахал самолёту рукой. Так надо было сделать сразу.
Потом собрал парашют «косичкой», как учили на инструктаже, и пошел его сдавать.
И тут ещё вспомнил!
Вспомнил, что неправильно вышел. И крутило меня из-за этого.
Что после раскрытия парашюта не осмотрел купол.
Что, спускаясь под куполом, не смотрел – где находятся другие парашютисты, и нет ли опасного сближения с ними.
Что не смотрел вниз – не опускаюсь ли на другой купол. (Хоть и в первой пятерке, но всё равно – надо было посмотреть.)
Что поначалу не слышал команд с земли.
В общем – всё сделал неправильно, и всё это надо было переделать…
За следующие два месяца сделал 14 прыжков. Где-то на шестом заметил, что страха уже нет, а мысли только о том, чтобы сделать всё правильно – и выход, и спуск, и приземление. Потом, забросил это дело, но через десять лет свозил туда сына и сам спрыгнул с ним за компанию.
Выйти «на поток» и сейчас смогу.
- Вложения
-
- ostorozhno-krapiva.jpg (47.62 KiB) Просмотров: 308
Занавес
